Девять принцев в Янтаре - Страница 5


К оглавлению

5

Я знал ее, откуда-то знал, хотя и не мог сказать, откуда.

Я двинулся вперед, надев на себя улыбку.

— Привет, — сказал я.

— Садись, — она указала на кресло с высокой спинкой и большими подлокотниками, оно было оранжевым и удобным — как раз для меня.

Я сел, и она пристально взглянула на меня.

— Я рада видеть тебя снова на ногах.

— Я тоже. Как поживаешь?

— Спасибо, хорошо. Должна признаться, что я не ожидала увидеть тебя здесь.

— Знаю, — приврал я, — но я здесь, чтобы поблагодарить тебя за заботу и ласку.

Я позволил прозвучать легкой ноте иронии, чтобы посмотреть на ее реакцию.

В это время в комнату вошла гигантская собака — ирландский волкодав — и свернулась в клубок возле стола. Вторая пришла следом, но перед тем как лечь, дважды обошла глобус.

— Вот именно, — ответила она, возвращая иронию, — это самое малое, что я могла для тебя сделать. В следующий раз будь осторожнее за рулем.

— Обещаю тебе, что буду принимать все меры предосторожности.

Я не знал, в какие игры мы играем, но так как и она не знала, что я этого не знаю, я решил выудить из нее все, что удастся.

— Я подумал, что тебе будет небезынтересно, в каком я сейчас состоянии, вот я и пришел.

— Я была… я… — ответила она. — Ты что-нибудь ел?

— Завтракал часа два тому назад.

Она позвонила служанке и приказала накрыть на стол. Затем:

— Я так и думала, что ты сам выберешься из Гринвуда, когда придешь в себя. Правда, я не ожидала, что это будет так скоро и что ты явишься сюда.

— Знаю, — ответил я. — Потому-то я и пришел.

Она предложила мне сигарету, я взял, дал прикурить ей, затем закурил сам.

— Ты всегда вел себя неожиданно, — сказала она после несколько затянувшейся паузы. — Правда, в прошлом тебе это помогало, но не думаю, что ты что-нибудь отыграешь сейчас.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил я.

— Ставка слишком высока для блефа, а мне кажется, что ты именно блефуешь, явившись ко мне вот так, запросто. Я всегда восхищалась твоей смелостью, Кэвин, но не будь дураком. Ты знаешь счет в игре.

Кэвин? Запишем это после "Кори".

— А может, не знаю, — ответил я. — Ведь какое-то время я спал, разве не помнишь?

— Ты хочешь сказать, что ни с кем не связывался?

— Как проснулся, не представилось случая.

Она наклонила голову на сторону, и ее удивительные глаза сузились.

— Опрометчиво, — сказала она, — но возможно. Просто возможно. Ты мог попробовать. Ты мог. Я притворюсь, что ты так и сделал. В таком случае, ты поступил остроумно и неопасно. Дай мне подумать об этом.

Я затянулся сигаретой, надеясь, что она скажет еще что-нибудь. Но она молчала, и я решил ухватить то, что показалось выгодным в этой игре, которую я не понимал, с игроками, которых я не знал, и ради ставок, о которых я не имел никакого понятия.

— Одно то, что я пришел сюда, уже говорит кое о чем, — сказал я.

— Да, знаю. Но ты слишком хитроумен, поэтому говорить это может слишком о многом. Подождем и увидим.

Подождем чего? Увидим что? Галлюцинацию?

К этому времени нам принесли бифштексы и кувшин пива, так что на некоторое время я был избавлен от необходимости делать загадочные замечания и тонко намекать на то, о чем не имел ни малейшего понятия. Бифштекс был прекрасен — розовый внутри, сочный, и я аппетитно захрустел поджаренным хлебом, запивая всю эту роскошь большим количеством пива. Она засмеялась, глядя, с какой жадностью я поглощаю пищу, нарезая свой бифштекс маленькими ломтиками.

— Я люблю рвение, с которым ты набрасываешься на жизнь, Кэвин. И это одна из причин, почему мне не нравится смотреть, как ты рвешь с ней знакомство.

— Мне тоже, — пробормотал я.

И пока я ел, я увидел ее. Я увидел ее в одеянии с большим вырезом на груди, в платье с пышной юбкой, зеленом — как может зеленеть только море. Звенела музыка, все танцевали, позади нас слышались голоса. Я носил черное с серебряным, и… Видение исчезло, оно было настоящей частью моих воспоминаний, и я искренне выругался: как мне не хватает их. Что говорила она, в своем зеленом, мне, в моем черном и серебряном, той ночью среди музыки, танцев и голосов?

Я налил из кувшина еще пива и решил испробовать свое видение на Эвелин.

— Я вспомнил ночь, — сказал я, — ты была в зеленом, а я одет в свои цвета. Как тогда все казалось прекрасным, и музыка…

На лице ее возникло мечтательное выражение, щеки порозовели.

— Да, — сказала она, — прекрасные были времена… Скажи, ты действительно еще ни с кем не связался?

— Слово чести, — сказал я, что бы это ни значило.

— Стало еще хуже, — сказала она, — сейчас в Тени больше ужасов, чем можно себе представить…

— И?.. — спросил я.

— Он в прежних заботах, — закончила она.

— О.

— Да, — продолжала она, — и он захочет знать, где ты остановился.

— Вот здесь, — сказал я.

— Ты хочешь сказать?..

— Пока, — сказал я, наверное, слишком поспешно, поскольку ее глаза слишком широко распахнулись. — Пока не буду знать, в каком положении дела, — что бы это ни значило.

— О.

И мы доели наши бифштексы и допили пиво, а кости отдали собакам.

Потом мы пили кофе маленькими глоточками, и я почувствовал к ней самые настоящие братские чувства, но быстренько подавил их.

Я спросил:

— Что у других? — Это могло означать что угодно, а звучало безопасно.

На минуту я испугался, что сейчас она спросит, что я имею в виду. Но она просто откинулась на спинку стула, подняла глаза к потолку и сказала:

— Как всегда, ничего нового не слышно. Возможно, ты был мудрее всех. Мне здесь так хорошо. Но как можно забыть все… величие?

5