Я опустил глаза долу, поскольку не был уверен в своем взгляде, и сказал:
— Нельзя. Просто невозможно.
Последовало долгое и неуютное для меня молчание, которое все же нарушила она.
— Ты ненавидишь меня?
— Что за чушь, — сказал я. — Как я могу — если принять во внимание все?
Это, казалось, порадовало ее, и она продемонстрировала свои зубки, оказавшиеся весьма белыми.
— Хорошо. И спасибо тебе. Кем бы ты ни был, но ты — джентльмен.
Я поклонился и расшаркался.
— Ты вскружишь мне голову.
— Вряд ли, — сказала она. — Если принять во внимание все.
И я почувствовал себя неуютно.
Моя ненависть вновь пробудилась, и я подумал, знает ли она, против кого она может быть направлена. Я понял, что знает. Я с трудом удержался от желания спросить об этом в лоб.
— Что же ты думаешь делать? — спросила она в конце концов, и у меня не оставалось другого выхода, как туманно ответить:
— Ну, конечно же, ты мне не веришь…
— Да как мы можем тебе верить?
Я решил запомнить это "мы".
— Вот видишь. Так что сейчас я просто воспользуюсь твоим покровительством. Я буду рад остаться здесь, где тебе совсем не трудно следить за мной.
— А дальше?
— Дальше? Посмотрим.
В нашей беседе наступила довольно-таки долгая пауза. Эвелин не выдержала ее первой.
— Умно, — сказала она. — Очень умно, и ты ставишь меня в неловкое положение.
(Честно говоря, мне просто некуда было деться, а на деньги, которые я удержал с доктора, долго не протянуть).
— Да, конечно, ты можешь остаться, но разреши предупредить тебя, — тут она поиграла каким-то брелком, свисавшим с цепочки на шее, — это — ультразвуковой свисток, специально для собак. У Доннера и Блитцена четыре брата, и все они обучены позаботиться о гадких людях, и все они сбегаются на мой свисток. Так что поостерегись появляться там, где твое присутствие нежелательно. Свисток-другой — и даже ты не выстоишь против их атаки. В Ирландии не осталось волков после того, как там вывели эту породу собак.
— Знаю, — механически ответил я, и тут же понял, что действительно это знаю.
— Да, — продолжала она. — Эрик будет доволен, что ты — мой гость. Это вынудит его оставить тебя в покое, а ведь ты именно этого и хочешь, "нессе-па"?
— "Уи", — ответил я.
Эрик! Это что-то значило! Я знал Эрика, и почему-то было очень важно, что я знал его. Не недавно. Давно. Но Эрик, которого я знал, был словно тень вокруг меня, и это было важно.
Почему?
Я ненавидел его, и это была одна из причин. Ненавидел так, что размышления о том, как бы его убить, были для меня не в диковинку. Возможно, я даже пытался их осуществить.
К тому же, между нами была какая-то связь, что я тоже знал. Родственная?
Да. Именно так. Причем ни я, ни он не были в восторге от того, что мы… братья. Я помнил… помнил…
Большой, сильный Эрик — с его влажной, кудрявой бородой и глазами — такими же, как у Эвелин!
На меня нахлынула новая волна воспоминаний, в висках отчаянно запульсировало, шея взмокла.
Я ничему не позволил отразиться на моем лице, но заставил себя сделать еще одну затяжку и еще один глоток пива, потому что сообразил, что Эвелин — действительно моя сестра! Только звали ее не Эвелин. Я никак не мог вспомнить ее настоящего имени. Придется быть осторожней, — решил я. — Я вообще не буду называть ее по имени, пока не вспомню.
А что же со мной? И что за страсти вокруг меня?
Эрик, внезапно понял я, был как-то связан с тем несчастным случаем. Он должен был закончиться для меня фатально, да только я выпутался. Не ОН ли и организовал все? Да, откликнулась моя интуиция. Это обязан быть Эрик. А Эвелин помогала ему, выплачивая Гринвуду, чтобы меня держали в бессознательном состоянии. Лучше, чем быть мертвым, но…
Внезапно я понял, что, придя к Эвелин, я бросился Эрику прямо в руки, стал его пленником, и если я останусь — я открыт для новой атаки.
Но она сказала, что раз я — гость, то Эрику придется оставить меня в покое. Я задумался. Я не имел права верить всему, что мне говорили. Придется все время быть начеку. Может, будет лучше, если я исчезну, пока память полностью не вернется.
Но это дикое ощущение смертельной необходимости. Я был обязан раскусить эту задачу, и как можно скорее, — и действовать, как только узнаю все. Это лежало на мне как проклятие. Если опасность была ценою памяти, а риск — платой за удобный случай, то быть по сему. Я остаюсь.
— И я помню… — сказала Эвелин.
Тут я понял, что она говорит со мной уже несколько минут, а я даже не слушаю. Возможно, это было эхом ее слов, не требующих ответа, ну и неотвязность моих собственных мыслей.
— Я помню тот день, когда ты победил Джулиэна в его любимых состязаниях, а он швырнул в тебя стакан с вином и проклял тебя. Но приз все-таки выиграл ты. И он внезапно испугался, что зашел слишком далеко. Но ты просто рассмеялся и выпил с ним другой стакан вина. Я думаю, он раскаивается до сих пор, что не сдержался — ведь он такой хладнокровный, и мне кажется, что он очень завидовал тебе в тот день. Ты помнишь?! Мне кажется, что с тех пор почти во всем он старается подражать тебе. Но я ненавижу его по-прежнему и надеюсь, что когда-нибудь он все же споткнется, я чувствую, он споткнется.
Джулиэн, Джулиэн, Джулиэн. Да и нет. Что-то насчет состязания и искушения человека, и разрушения его почти легендарного самообладания. Да, здесь было ощущение знакомого; нет, я не мог в действительности сказать, с чем все это связано.
— А Кэйн, как здорово ты одурачил его! Знаешь, он все еще ненавидит тебя…